"У открытости калмыков есть исторические причины". Интервью об этническом ландшафте Калмык…
Калмыкия, лежащая между Нижней Волгой, Каспийским морем и Кавказом — демографически сложный и этнически неоднородный регион. Несмотря на твердое этническое большинство "титульной нации" — калмыков — на уровне всей республики, в отдельных районах проживают значительные общины русских, украинцев, нескольких тюркских и северокавказских народов. Часть из них — мигранты позднесоветского и постсоветского периодов, другие — результат колонизации калмыцких земель Российской империей, а некоторые возникли еще при Калмыцком ханстве и были встроены в его доколониальное общество.
Сайт "Idel.Реалии" не раз писал о деятельности Конгресса ойрат-калмыцкого народа — представительного органа национальных активистов и оппозиционных политиков, сформированного на открытом голосовании в Элисте, который вынужденно переместился за границу после российского вторжения в Украину в 2022 году. В эмиграции члены организации выступили за независимость Калмыкии и подписали декларацию об ее независимости. В связи с ростом таких настроений в среде калмыцких активистов у многих внешних наблюдателей возникает вопрос — не приведет ли движение за независимость к этническим и земельным конфликтам с другими народами, проживающими на территории республики и в сопредельных регионах.
Калмыкия — один из немногих субъектов федерации, официально предъявлявших претензии к границам других регионов. В 1990-х и 2000-х территориальный спор между властями Калмыкии и Астраханской области, уходящий корнями в историю депортации калмыков при Сталине, вызвал несколько конфликтов, связанных с использованием пастбищ и даже проведением переписи населения — регионы не могли договориться, представители какого из них должны проводить опрос в селах, чью принадлежность они оспаривают.
Тем не менее калмыцкий историк Мария Очир считает, что столкновений удастся избежать: по ее мнению, иммигрантские общины разных этнических групп и эпох в большой степени интегрированы в современное общество республики и не станут выступать против калмыков даже в ситуации резких социально-политических изменений. Чтобы понять, какие группы составляют этнический ландшафт Калмыкии, в чем специфика истории их заселения, нынешнего положения, взаимоотношений и взаимовлияния с калмыцким большинством, "Idel.Реалии" побеседовали с Очир об истории и современности Калмыкии как мультикультурного региона.
Мария Очир — доктор исторических наук, специалист по археологии Нижнего Поволжья, член-корреспондент Германского археологического общества. С 1999 года проживает в Германии, где впервые оказалась как стипендиат Фонда Александра фон Гумбольдта. Вплоть до начала войны в Украине работала в Калмыцком научном центре Российской академии наук и ежегодно проводила раскопки на территории республики. Поддерживает национально-освободительное движение Калмыкии, является членом Конгресса ойрат-калмыцкого народа и Лиги свободных наций — организации, объединяющей активистов нескольких народов России. Ранее интервью с Очир публиковали "Кавказ.Реалии".
— Как вы оцениваете отношения между разными этническими группами в республике?
— Чтобы рассуждать о межэтнических отношениях в современной Калмыкии, надо сначала проговорить историю того, когда и при каких условиях разные группы населения в ней оказались и как взаимодействовали в прошлом. Начнем с так называемого момента присоединения к России — в российской историографии почему-то принято называть его "добровольным вхождением" и относить к 1609 году. Эта дата, судя по всему, буквально взята с потолка: договор между калмыками и русскими, действительно, был, но раньше — его подписали в 1607 году в городе Тара. Это был договор о том, что две стороны будут торговать друг с другом скотом, и калмыки перестанут совершать набеги на русские крепости. Это был просто ситуативный договор, а не какое-то вхождение: ханство оставалось суверенным и даже имело свои внешнеполитические связи. Свои делегации присылал Далай-лама, приезжали послы из Ирана, Китая и Крымского ханства.
Все сто с лишним лет пребывания на Волге Калмыцкое ханство, которое еще называют Торгоутским, было фактически самостоятельным. При этом было множество договоров, десятки — русские ценили калмыков как воинов и привлекали к различным кампаниям то как союзников, то как наемников. В таких случаях каждый раз составлялся договор с ограниченным сроком действия на конкретную кампанию. Обговаривалась цена, перечислялось то, что передается российской стороной: пушки, порох и другое обеспечение. Начиная с 1650-х годов почти в каждой российской имперской войне участвовали калмыки.
Царское правительство почему-то считало такие договоры принятием подданства, но калмыки их так не рассматривали. Они присылали своих послов — простых людей, умевших говорить по-русски. Сами ханы лишь изредка участвовали в подписании, и в этих случаях известны ситуации, когда они отказывались снимать шапку во время подписания договора и продолжали сидеть. Русские считали, что хан должен снять шапку и стоять — если не на коленях, то хотя бы просто стоять, а они отказывались это делать, ссылаясь на калмыцкие обычаи. То есть в этом была дерзость с их стороны: они чувствовали за собой силу.
Волжские калмыки всегда были связаны со своей прародиной — Джунгарией. Люди откочевывали и прикочевывали, было тесное общение и с Тибетом. В целом, как я уже сказала, это было суверенное государство с тесными связями за пределами российского государства. Калмыки долгое время сохраняли самостоятельность: не платили ясак (натуральный налог, которым облагались в Московской Руси и царской России некоторые народы Поволжья, Сибири и Дальнего Востока — "Idel.Реалии") и не давали аманатов (заложники, переданные в обеспечение выполнения какого-либо соглашения — "Idel.Реалии"). Но давление становилось все настойчивее, много лет велись переговоры об отправке аманатов в Астрахань. В итоге отправленный со слугами малолетний сын хана неожиданно умер там, что вызвало вспышку недоверия. По течению рек Волга и Урал строились засечные линии, пересекающие пути на историческую родину.
Все это толкало калмыцкую аристократию и простой народ к принятию решения, в ханстве начали планировать уход с этой территории. Вообще, мысль уйти была и до этого — даже Далай-лама присылал письма и зазывал калмыков обратно, но они долго медлили. Им нравились приволжские степи, потому что там долгое лето, хорошая зимовка на берегу Волги, есть возможность торговли с городским населением. В итоге уход всё же состоялся в 1771 году. Считается, что уходили спонтанно, но на самом деле подготовка шла долго — за два года был дан приказ не разводить много скота, не заводить детей.
Изначально договорились так, что представители племени дёрвюдов, жившие ближе всех к удобному месту переправы через Волгу в районе Царицына, должны были уходить последними, чтобы помочь со снабжением и переходом двум другим племенам — торгутам и хошеутам, двигавшимся с юга. В итоге торгуты и хошеуты успели уйти, а дёрвюдов задержали армейские подразделения. Кто-то сообщил им, что калмыки уходят — и появились царские войска, которые оцепили их, закрыли доступ к реке и не пропускали людей. Было много случаев, когда калмыки пытались прорвать оцепление и уйти за Волгу, но им не удалось. Таким образом, на правом берегу была оставлена примерно треть населения. Россия не хотела, чтобы калмыки уходили, потому что ей было выгодно использовать их в своих войнах.
— А когда русские начали селиться в Калмыкии?
— С середины XIX века, а особенно массово — после Столыпинской аграрной реформы. Здесь надо еще сказать, в каком положении на тот момент были калмыки. Оставшаяся после 1771 года треть населения ханства жила на своей территории, но была поражена в правах. Например, калмыкам было запрещено носить оружие. Это было проблемой для воинов, которые ничего другого не умели. Кроме того, им запрещали переходить на левый берег Волги, чтобы они не ушли дальше на восток. При этом правобережье хорошо подходит для зимовки, но для лета, с точки зрения кочевого скотоводства, лучше левый берег.
Зимой калмыки жили маленькими группками, а в летнюю пору все встречались на левом берегу, молодые знакомились, заводили отношения. Есть даже песня о том, что нет чая слаще, чем сваренный из вод реки Ахтубы. Эта река находится в левой части поймы, в сегодняшней Астраханской области. Из-за запрета переходить в левобережье страдал традиционный образ жизни, страдало скотоводство. К тому же людей еще и разделили по принципу "разделяй и властвуй": часть калмыков ушла в казачество и, соответственно, в состав Области Войска Донского; один улус — Большедербетовский — был включен в состав Ставрополья, другие восемь улусов были в Астраханской губернии.
Что касается появления русских на территории Калмыкии, важно понимать, что она не была колонизирована так, как народы Республики Саха или буряты, к землям которых добирались одичавшие отряды казаков, многие из них — головорезы с криминальным прошлым, которые творили ужас, сжигали людей в острогах. У калмыков такой войны не было. В середине XIX века был издан приказ "О заселении дорог" — и началась колонизация малоземельными крестьянами из губерний на востоке Украины и на юге России. Крестьяне были вынуждены переселяться на новые земли из-за нищеты и перенаселенности, они приходили со своим скарбом, с детьми, поэтому, конечно, не было такого противостояния между русскими и калмыками.
Земли было много, и русские в основном селились вдоль трактов, как того требовал указ — властям важно было создать населенные пункты на дорогах для обслуживания почты и грузов. Особенно благоприятный по природным условиям тракт был из Царицына до Элисты и дальше на Кавказ, он быстрее всех заселился. Другие дороги, например, в сторону Астрахани, шли по более пустынным землям. Крестьянам там предлагали наделы в два-три раза больше, чем в России, потому что почва там тощая, неплодородная. Но даже при таких условиях туда ехали гораздо меньше, и до сих пор в этих районах гораздо меньше русского населения.
Я родилась в Малодербетовском районе на севере республики. В Малых Дербетах — моем родном селе — помимо калмыков, живут потомки русских переселенцев из Воронежской губернии, а в двух километрах от него находится село Тундутово, где селились выходцы из Украины. Когда я училась в школе, помню, русские из Малых Дербет называли их "хохлами". Они, конечно, вступали друг с другом в смешанные браки, но тундутовцы не хотели, чтобы их хоронили на дербетовском кладбище, а дербетовцы — на тундутовском, поэтому постоянно были похоронные процессии из одного села в другое: гроб на машине везут, а люди за ней идут пешком. Гораздо позже я поняла, что они все-таки осознавали свою идентичность как русские и украинцы и поэтому не хотели лежать на кладбище другого народа.
— Как калмыки реагировали на приток русских переселенцев?
— Они довольно мирно сосуществовали друг с другом, потому что калмыкам нельзя было иметь оружие, да и у крестьян его тоже, само собой, не было. Из-за этого серьезных массовых конфликтов между русскими и калмыками не могло быть. Конечно, случались бытовые склоки: у одного нашего поэта даже есть стихотворение о споре из-за колодца. Но такие вещи решались на кулаках и, естественно, точно такие же стычки бывали и между самими калмыками.
Вообще, помимо массового притока русских и украинских крестьян, после указа о дорогах была еще одна, более ранняя волна. Еще когда было ханство, пришли молокане — это такая религиозная секта. Они пришли и попросили у хана права поселиться на калмыцкой земле, потому что в русских губерниях их притесняли как еретиков. Хан их пустил и сказал: "Вы станете калмыцким арваном" — это значит "десятка", один из типов подразделений калмыков со времен Чингисхана. Многие калмыки знают свой род, свое племя и свою десятку. И вот русские молокане встроились в эту систему, стали одной из десяток и назывались калмыками. Кстати, они быстро выучили калмыцкий, да и не только молокане — у нас в Малых Дербетах в поколении моих родителей многие русские говорили по-калмыцки: если не свободно, то хотя бы многое понимали и могли говорить отдельные фразы.
— Что случилось с молоканами? Они полностью ассимилировались в среде калмыков?
— Нет, они же русские, просто назывались калмыками. Это, можно сказать, была такая формальность: они стали частью общества Калмыцкого ханства, но это не значит, что они буквально сменили этническую принадлежность. В то же время память об этой особой связи молокан с калмыками сохраняется до сих пор. В 1991 году я вела раскопки около села Овата в Целинном районе. Мы там наняли местного водителя, как-то раз я видела его с женой в машине, и жена с виду была русская. Потом мы с ним как-то разговорились, а он говорит: "У меня жена ведь калмычка". Я спрашиваю: "Ну как это калмычка? Она же русская". А он отвечает: "Так она молоканка, их все калмыками называют". В Овате, кстати, молокане живут обособленно — небольшая группа домов среди фруктовых деревьев в паре километров от самого села. Там и дома специфические — молоканская традиционная архитектура выделяется на фоне других типов русского сельского жилья.
Более поздняя русская колонизация вдоль трактов, конечно, имела свои негативные последствия для местного населения — лучшие земли отводили русским, хотя наместник всё же старался следить, чтобы и калмыки тоже имели доступ к реке, чтобы за ними оставались какие-то пастбища. Но ограничения были, а кочевники-скотоводы ведь привыкли жить без всяких границ, поэтому многие разорялись. Сокращение пастбищной территории части калмыцких улусов заставляло кочевников пасти скот и зимой и летом на одних и тех же пастбищах, нести убытки от нехватки кормов. Это принуждало часть калмыков к отказу от традиционного кочевого скотоводства и переходу в батрачество к состоятельным русским и украинским крестьянам, работу на соледобыче, рыбной ловле. Некоторые из них пополнили ряды волжских бурлаков.
В 1880-е годы отвод новых земельных участков для оседлого населения лишил кочевых калмыков доступа к Волге, были оставлены только узкие проходы для водопоя скота. В улусной собственности калмыков остались наиболее непригодные земли, сильно напоминающие резервации. Вся последующая история калмыцкого народа расценивается специалистами как время разрушения традиционного способа хозяйства, ведущего к кризису и разрушению традиционной культуры кочевников.
Если для традиционного кочевого хозяйства калмыков XIX век был временем кризиса и разрушения, то хозяйство оседлого населения степи переживало небывалый подъем. В Большедербетовском улусе в 1879 году кочевые калмыки имели в 16 раз больше скота, чем крестьяне, а к 1890 году у крестьян общее поголовье скота выросло в 65,5 раз. В итоге у калмыков стало в три раза меньше скота, чем у крестьян. Об этом красноречиво свидетельствуют и демографические данные: снижение рождаемости и стагнация прироста среди калмыков и неуклонный рост оседлого населения в один и тот же период.
При всех этих проблемах можно сказать, что всё было спокойно. Не обязательно хорошо, но спокойно в том смысле, что не было серьезных конфликтов. Корни этого спокойствия лежат в том, что заселение русских происходило мирным путем, а не военным. Со временем сформировался своеобразный симбиоз двух народов, и, когда калмыков депортировали в Сибирь, многие местные русские тоже уехали, потому что колхозы исчезли.
— Был ли новый приток мигрантов после реабилитации калмыков?
— Конечно, после возвращения калмыков, в период, когда республику возглавлял Басан Городовиков (в 1961 году Центральный Комитет КПСС направил его на руководящую партийную работу в Калмыкию. В течение 18 лет он возглавлял областную партийную организацию; по существу был лидером республики — "Idel.Реалии"), стали развивать сельское хозяйство на новом уровне, открывать новые производства, развивать образование и радиовещание, телевидение, и в Калмыкию стали ехать новые русские — по распределению или ещё как-то.
Мы всегда различали: были мана һазрын орс, то есть "русские нашей земли", и были приезжие — специалисты в основном. Конфликтов не было ни с теми, ни с другими. Я недавно читала, что многих кавказцев очень удивляет, когда калмыков совсем не напрягает, что у них начальник русский. Допустим, колхоз — все калмыки, а глава русский. И никаких проблем, потому что исторически не было враждебных отношений. Может быть, именно поэтому приглашенные специалисты тоже хорошо вписались в калмыцкую среду и чувствовали себя комфортно. Когда я была студенткой, я занималась киноделом, снимала документальные фильмы, и у нас был оператор — приезжий русский. Он очень любил калмыцкую кухню, считал Калмыкию своим домом; в общем, был хорошо интегрирован.
Возможно, на их интеграцию повлияло еще и то, что Элиста в советское время была совсем не престижным местом, к нам не ехали преуспевающие и высокомерные москвичи. Приезжали простые люди — такие же, как мы: тот оператор, например, был из Миллерово в Ростовской области, мой преподаватель археологии — из поселка Октябрьский в Волгоградской области. В общем, они были проще, поэтому особого столкновения культур у нас не наблюдалось.
— К вопросу о представителях кавказских народов — они ведь живут и в самой Калмыкии, верно?
— Да, в 1970-х годах у нас началась, как бы сейчас сказали, трудовая миграция, а тогда говорили просто — нехватка чабанов. Сначала, когда калмыки только вернулись из Сибири, многие чабановали, проводили всё время на животноводческих точках в степи, а потом люди стали больше жить в селах, построили себе комфортные дома. Приобщились, так сказать, к цивилизации и расхотели на точки ездить. Этот переход случился на моей памяти: мои родители жили и работали на точке в степи, а мы жили в селе с бабушкой. Конечно, нам не хватало дома мамы, тепла и вкусностей. Мы были рады, когда мама возвращалась в село. Многие калмыки перестали жить на точках, не хотели сиротить детей-школьников.
Но постепенно всё изменилось — и на точках стало некому работать, а на Кавказе в это время, видно, не было рабочих мест, вот люди оттуда и поехали к нам — в основном даргинцы (одна из крупнейших групп в Дагестане, включающая не только самих даргинцев, но и кайтагцев и кубачинцев — "Idel.Реалии"). Они стали селиться, сначала работать в колхозах, а потом, в перестройку, свои хозяйства заводить. У них, естественно, были дети, которые приходили в школы. В мое время их было один-два ребенка на класс, а в поколении моей дочери — уже больше.
Они тоже достаточно гладко вписались в этнический ландшафт региона, стали его частью. Я сейчас даже специально поискала новости об этнических конфликтах в последнее время. Ну, было два случая — в Большом Царыне и в Воробьевке. В Царын приехала кавказская женщина на машине, у нее громко играла музыка, русский мужчина ее окликнул и попросил убавить громкость. Завязалась перепалка, он ее ударил, и был большой скандал. Мужчина хоть и русский, но местный, поэтому считается, что конфликт на этнической почве, но на самом деле он чисто бытовой. В Воробьевке тоже было что-то подобное, бытовое — конфликт из-за точки, из-за скота, и опять главные действующие лица — русские и кавказцы, а не калмыки.
Так или иначе, бытовые стычки случаются даже в самом гомогенном обществе — если люди дерутся из-за музыки, из-за скота или еще из-за чего-то, какая разница, кто они по национальности? Если говорить о более масштабных процессах, некоторые трения с кавказцами возникали в 1990-х, когда плановая экономика рухнула и люди бросились скупать точки, потому что поняли, что собственное хозяйство — единственный способ прокормиться. И вот была проблема, что некоторые калмыцкие совхозы отказывали кавказцам или проявляли недовольство. Но это тоже как-то постепенно решилось, устаканилось.
Единственный серьезный конфликт произошел в 2001 году в селе Тундутово, когда двое кавказцев убили калмыка, а калмыки в отместку убили их обоих. Но вспышка была погашена в течение нескольких дней: с Кавказа привезли стариков-старейшин, которые встретились с нашими старейшими, попросили прощения, и массовый сход, кстати, частично вооруженного народа мирно разошелся.
Еще одна волна кавказской миграции была во время войн в Чечне, но многие уехали обратно, когда у них там всё стало налаживаться. Некоторые, впрочем, остались — как раз потому, что хорошо интегрировались. Недалеко от Элисты есть кафе на трассе, рядом с ним стоит юрта, так что я предполагаю, что владельцы — калмыки, но работают там чеченцы. Я как-то разговорилась с одной сотрудницей, она говорила: "Даже не знаю, как мне теперь быть, — пора выходить на пенсию, а значит, ехать домой, в Чечню, ведь мы там дом построили. Но знаете, так не хочется! Мы так привыкли в Калмыкии жить, привыкли к калмыцкой баранине, а там у нас мясо невкусное…"
— Какое место в этническом ландшафте Калмыкии занимают тюркские народы, в том числе так называемые утары или алабугатские татары — сообщество ногайского происхождения, компактно проживающее в Лаганском районе республики и в Астраханской области?
— Утар, наверное, слишком мало, чтобы про них были какие-то распространенные стереотипы или мнения. Я была в Улан-Холе, где они живут, знаю, что там есть такие люди, но ничего специального о них не слышала. Вообще, у нас их называют просто казахами. Из более новых для нашего региона тюркских народов есть еще турки-месхетинцы (турки-месхетинцы по приказу советского руководства были принудительно выселены с территории Грузинской ССР, не реабилитированы и всё еще не могут вернуться на родину — "Idel.Реалии"), они приехали из Узбекистана в перестройку, поселились в Городовиковском и Яшалтинском районах — это такой "кукиш" на карте Калмыкии, выдающийся далеко на запад. Это самая благоприятная для земледелия часть республики. Там, как говорится, палку в землю воткнешь — и начнет цвести. Эти районы очень многонациональные, там ведь раньше были и немецкие села — это ранние депортанты, когда высылка проходила более цивильным путем. До того как немцев стали отправлять в Сибирь и Казахстан, их высылали к нам, и они ехали в пассажирских поездах, а не как мы потом — в товарных вагонах.
В этой зоне — Городовиковский и Яшалтинский районы — помимо немцев, турок, калмыков и русских, раньше еще и эстонцы жили. Я когда-то вела раскопки в селе Розенталь — это как раз когда-то немецкое поселение было — и там такое плотное смешение разных народов, что, бывало, прибегает ребенок европейской внешности и говорит: "Я калмык", а мальчик-азиат может сказать: "Я русский, у меня родители русские". Тамошние калмыки сильно обрусели, по-калмыцки уже не говорят, там у всех жителей общий говор — южнорусский с украинским влиянием. После экспедиций в этих районах я сама какое-то время говорила, как они: "На силу сделала; закрой дверку; в хате оставил…"
— Вы упомянули казахов. Сегодня это четвертый по численности народ республики после калмыков, русских и даргинцев. Какие у них отношения с калмыками? Некоторые националисты из Казахстана относятся к Калмыкии негативно из-за истории войн между Казахским и Джунгарским ханствами. Обсуждается ли эта тема в республике?
— Не думаю. По-моему, наши казахи сами об этом толком не знают. Во всяком случае, хоть я с ними сталкивалась не раз, об этом никогда даже речи не заходило. Наоборот — отношения хорошие, добрососедские. В моем детстве скотоводство у нас в республике было устроено так, что все колхозы на зиму угоняли скот на Черные земли, в сегодняшний Черноземельский район. В начале 1960-х мой папа уезжал туда зимовать со всем скарбом, они ехали как цыгане на арбе с парусиновой кибиткой. Это была такая сезонная кочевка, весной они перегоняли скот обратно на свои земли. А зимой на Черных землях калмыки постоянно пересекались с казахами из Астраханской области и представителями различных народов Дагестана. Дело в том, что в период депортации калмыков эти территории отдали под отгонные пастбища колхозам соседних регионов, а после возвращения они так и продолжили туда приходить и, конечно, общались друг с другом. Мой папа знает много казахских слов и часто вспоминает казаха, с которым подружился на Черных землях.
Кстати, раз я заговорила об отце, приведу еще один пример хороших межэтнических отношений. У меня ведь отчество — Александровна. Как так вышло, почему русское имя? Дело в том, что до распространения антибиотиков, да еще в холодных юртах зимой у кочевников выживало лишь меньшинство детей. У моей бабушки детей было девять, а выжили двое — мой отец и его брат. Перед рождением отца моей бабушке буддийский лама сказал ехать в русское село, чтобы там русская женщина, у которой много детей, приняла роды — и тогда этот ребенок будет жить. И действительно, мой папа родился в селе Абганерово — бабушка с дедушкой специально поехали туда зимовать, его там приняла русская женщина и назвала Сашей. Калмыки, правда, говорили "Сааньк", и в детстве я думала, что это такое калмыцкое имя. Представляете себе такой уровень доверия — попросить фактически чужого человека роды принимать? Вот эта терпимость была везде.
Вообще, в семейной истории много таких примеров. У меня, например, по мужской линии дедушка, дядя, двоюродные братья заметно похожи на кавказцев, а моя девичья фамилия — Зумаева — встречается у чеченцев. Мой дедушка называл мою сестру "Зулка", говорил, что у нас в роду всегда были девочки, которых так называли. А недавно я посмотрела на карту и узнала, что в Чечне есть река с таким же названием. Название нашей десятки — Аагнра арван, что можно связать с титулом супруги хана — Аага. Я предполагаю, что она была с Кавказа и привела в Калмыцкое ханство своих слуг, и вот от них мы и пошли.
У этой открытости калмыков есть свои причины. Во-первых, это кочевой образ жизни: люди на протяжении многих поколений проходили большие расстояния и встречали по пути людей разного происхождения и разных культур. Во-вторых, в связи с высокой детской смертностью люди охотно брали к себе чужих детей, во время войн малые дети и женщины детородного возраста были одним из главных видов добычи. Моя бабушка говорила: "Бааснасн гарсн куукд олж авсн алтнла ядл болдм", то есть "Ребенок уже не грудной и просящийся на горшок — это всё равно как найденный кусок золота". Ребенок мог быть какой угодно внешности, но считался членом своей семьи и калмыком. Видимо, людям было важно иметь побольше детей, неважно, кто как выглядит.
В 60 километрах от Элисты есть село Годжур, где живут так называемые калмыки-асмуды. "Ас" — это тюркское слово, означает "белый", "муд" — это калмыцкий суффикс. Есть такая легенда, что в этой местности до прихода калмыков жили ногайцы, и они не захотели уходить, потому что земля была хорошая. Они остались — и стали калмыками, но до сих пор немного выделяются внешностью, более узкими лицами и очень сильной привязанностью к своей земле. Если бы ханство продолжало существовать, может, и молокане бы растворились среди калмыков так же, как асмуды.
— Что вы думаете о территориальных спорах с Астраханской областью?
— До депортации у Калмыкии был прямой выход к нижнему течению Волги и к городу Астрахани — село Приволжское, прямо напротив центра города, было наше. Нас ведь не просто так всегда называли волжскими калмыками. Когда я была в Пекине, меня представляли как иҗлин монһл — "монголка с Волги". Иҗл или "Иджил" — это тот же корень, что хазарское "Итиль", татарское "Идел", чувашское "Атӑл" и так далее. Когда русские завоевали Астраханское ханство, стали называть реку "Волга". Я когда-то, еще лет тридцать назад, открыла энциклопедию, а там написано: "Волга — великая русская река, в древности называлась Итиль". Меня это так ошарашило — мы что, в древности живем что ли? И почему она великая, почему русская, если там живут марийцы, чуваши, татары, удмурты, башкиры, калмыки, немцы…
Когда восстанавливали республику после возвращения из Сибири, то руководство республики и, прежде всего, сам Басан Городовиков путем огромных усилий добивался возвращения наших земель. Например, Ставропольский край не хотел отдавать Ики-Бурульский район, где, как потом выяснилось, был весь нефтегаз. Возвращение этого района Городовиков смог продавить, но вот два района, отошедшие к Астраханской области, Калмыкии тогда все-таки не отдали. Спустя 15 лет, когда он уже долгое время активно развивал республику, построил железную дорогу и вокзал, Чограйское водохранилище и многое другое, он поехал на съезд в Москву и подготовил на листочке речь: "Как старый генерал прошу вернуть нам эти два исторических района". И кто-то, видимо, донес на него — он даже не успел попросить слово, как его кгбшники вывели из зала под руки. Его сняли со всех должностей, и с тех пор в республике даже избегали произносить его имя, потому что он считался неугодным. После этого калмыкам назначили первых секретарей из Москвы, это были русские.
Уважение к Басану Бадьминовичу Городовикову у нас долгое время сильно преследовалась, как, кстати, и панмонголизм и вообще монгольская идентичность. Помню, как я в 1983 году пришла в институт, а там все лингвисты-монголоведы писали диссертации по суффиксам. Я спрашиваю: "Почему так, что, других тем нет?" А мне говорят: "А другие запрещены". Нельзя было изучать Сокровенное сказание монголов, например. А это наш основной исторический источник.
В 1991 году был момент, когда Калмыкия объявила себя суверенной, а потом первому президенту Кирсану Илюмжинову пришлось отозвать свое заявление. В это время было очень много волнений, все ратовали за возвращение спорных районов от Астраханской области к Калмыкии. Но в какой-то момент Илюмжинов под давлением Кремля объявил мораторий на эту тему, который по сути так и держится до сих пор.
Конечно, калмыкам хотелось бы вернуть эти земли. Да, есть ногайские активисты, которые предъявляют на них претензии, но я не вижу в этом серьезного вызова: ногайцев в этих районах живет на самом деле очень мало — меньше, чем казахов, русских и даже чеченцев. В любом случае и для них, и для нас это всё мечты. Пока что хотелось бы сохранить хотя бы нынешние границы Калмыкии, ведь астраханские власти — может быть, даже без ведома Москвы — продолжают рейдерский захват наших территорий. Взяли тысячу квадратных километров, осваивают, а там залежи… Вот эту проблему обязательно надо решить, а дальше уже будем полюбовно разбираться с другими народами по мере возможности. Спорные территории — конечно, спорная тема по определению, но я всё же уверена: никаких серьезных конфликтов между разными народами на территории Калмыкии в случае распада России и создания независимого государства не случится.
Министерство юстиции России объявило "иноагентом" заместителя председателя Конгресса ойрат-калмыцкого народа Владимира Довданова, одного из авторов декларации "О государственной независимости Республики Калмыкия". Ранее документ включили в список экстремистских материалов. Перед внесением в список "иностранных агентов" городской суд Элисты оштрафовал Довданова на 70 тысяч рублей за призывы к нарушению территориальной целостности России. В интервью сайту Кавказ.Реалии Довданов рассказал об отношении к этому статусу, задачах национальных движений и будущем Калмыкии.
После начала полномасштабного российского вторжения на территорию Украины в 2022 году о намерении бороться за независимость заявили представители уже нескольких республик Северного Кавказа. Политический толчок этому процессу дал Киев, когда в июне в Верховной Раде Украины была создана межфракционная группа "За свободный Кавказ". С тех пор о намерении отстаивать суверенитет в разных форматах заявили представители народов Чечни, Дагестана, Кабардино-Балкарии и Калмыкии. Позднее к ним присоединились сторонники независимости Ингушетии.
Председатель конгресса ойрат-калмыцкого народа Арсланг Санджиев покинул страну из-за антивоенной позиции и преследования властей. В начале марта конгресс заявил протест с требованием вывести войска из Украины. За это суд дважды оштрафовал его по статье о дискредитации армии. <br> <a href="https://www.kavkazr.com/a/u-otkrytosti-kalmykov-estj-istoricheskie-prichiny-intervjyu-ob-etnicheskom-landshafte-kalmykii/32569477.html">» Original...</a> <br> <br>#Россия #Кавказ<br>
![A comic about "Why I love free software" by Sacha Chua: Free software is like having more gifts that I can even imagine (with image of person reaching for presents). Each first is a building block that I can have fun with (image of blocks). More than that -- each block is a glimpse into someone else'e life (image of same blocks with talking people inside). I can combine things with bubblegum and string to make something that fits me so well (image of blocks combined with gun; then image of glove). [...] at the end it says, "So, bit by bit, we grow. Free software."](https://friendica.eskimo.com/photo/preview/640/5624809 "A comic about \"Why I love free software\" by Sacha Chua: Free software is like having more gifts that I can even imagine (with image of person reaching for presents). Each first is a building block that I can have fun with (image of blocks). More than that -- each block is a glimpse into someone else'e life (image of same blocks with talking people inside). I can combine things with bubblegum and string to make something that fits me so well (image of blocks combined with gun; then image of glove). [...] at the end it says, \"So, bit by bit, we grow. Free software.\"")
Bruce Crosby
in reply to ֆʊʐɨɛ ǟʀᥴɦιȶᥱᥴȶ • • •